Вкус пепла - Страница 91

— Это надо же! — воскликнул Йоста. — И кто-то, значит, хранил эту золу.

— Хранил или где-то нашел.

— Да, действительно. Могло быть и так.

— Так что вам есть в чем покопаться, — сухо заметил Педерсен. — Возможно, через несколько дней мы выясним еще что-то. Например, были ли это человеческие останки. А до тех пор вам будет над чем поработать.

— Уж это точно, — подтвердил Йоста, представляя, какие лица будут у коллег, когда он расскажет им только что услышанные новости. Эта информация была настоящей бомбой. Вопрос только в том, как использовать ее в дальнейшей работе.

Он медленно положил трубку и направился к факсу. Больше всего в голове засели слова Педерсена о частицах гранита. Эти частицы наводили его на какую-то мысль, но она ускользала, и он никак не мог ее ухватить.

Отдуваясь, Аста поднялась на ноги. Старые деревянные полы были положены, когда еще строился дом, и их можно было мыть только мылом, но с годами вставать на коленки и оттирать их становилось все трудней. Ну, еще какое-то время старые кости послужат!

Она огляделась. Вот уже сорок лет она тут живет. Со своим мужем Арне. Когда-то они делили этот дом с ее родителями, а в первые годы тут же обитали и свекор со свекровью, пока не померли один за другим, с промежутком в несколько месяцев. Ей было стыдно своих мыслей, но когда-то она считала эти годы очень трудными. Отец Арне был строгий, командовал, как генерал, да и свекровь не очень-то от него отличалась. Арне никогда с ней об этом не говорил, но из обмолвок она поняла, что в детстве его частенько били. Может быть, поэтому он так сурово обращался с Никласом. Кого в детстве воспитывали плеткой, тот и сам со временем возьмет ее в руки. Впрочем, у Арне плетку заменил ремень — широкий, коричневый, который всегда висел в чулане на дверце, и Арне использовал его, когда сын ему чем-то не угодит. Но кто она такая, чтобы спорить с Арне, как надо воспитывать сына? Конечно, у нее сжималось сердце, когда она слышала приглушенные крики, и ласково вытирала его слезы после наказания, но все равно Арне был умнее.

С натугой она залезла на табуретку и стала снимать занавески. Вроде бы они пока еще не грязные, но, как всегда говорил Арне, если видишь, что вещь еще не такая уж грязная, это значит, ее давно пора постирать. Собираясь приподнять карниз, она вдруг так и застыла с поднятыми руками. Вот так же точно она, кажется, стояла, занимаясь тем же делом, в тот страшный день? Да, верно. Так оно и было. Она меняла занавески, как вдруг услышала из сада возбужденные голоса. Сердитый голос Арне был ей привычен, непривычно было то, что и Никлас отвечал на повышенных тонах. Это казалось настолько невероятным, что она, предвидя возможные последствия, соскочила с табуретки и выбежала в сад. Они стояли напротив, как два врага. Голоса, которые из дома показались ей громкими, здесь болезненно ударили в уши, грозя разорвать барабанные перепонки. Не в силах сдержать себя, она подбежала и вцепилась в руку Арне.

— Что это вы?

Она сама услышала, как отчаянно звучит ее голос. И едва успев схватить Арне за руку, тут же почувствовала, что этого нельзя было делать. Он умолк и, обернувшись, посмотрел на нее совершенно бесчувственным взглядом. Затем поднял руку и ударил ее по щеке. Последовало зловещее молчание. Они застыли, словно каменная статуя о трех головах. Затем она, будто при замедленной съемке, увидела, как Никлас занес руку, стиснул кулак и нацелил его в лицо отца. Звук ударившего по лицу кулака прервал безмолвную тишину, и тут все снова пришло в движение. Арне, еще не веря в то, что произошло, потрогал свое лицо и изумленно воззрился на сына. Затем она увидела, как рука снова замахнулась и снова опустилась на лицо Арне. А дальше он уже словно не мог остановиться; Никлас двигался будто робот: замах — удар, замах — удар. На Арне сыпались тумаки, а тот словно не понимал, что происходит. Под конец ноги у него подогнулись, и он упал на колени. Дыша тяжело и с натугой, Никлас смотрел на отца, стоящего перед ним на коленях, с разбитым носом, из которого стекала струйка крови. Затем повернулся и убежал.

С этого дня ей было запрещено упоминать имя Никласа. Ему сравнялось тогда семнадцать лет.

С занавесками под мышкой Аста осторожно слезла с табуретки. В последнее время ее одолевали всякие тревожные мысли, и, наверное, не случайно ей сейчас вспомнился тот день. Смерть девочки всколыхнула немало всяких чувств и столько такого, что она годами старалась забыть! В ее душу закралась догадка, сколько она потеряла из-за непримиримого упрямства Арне, и пробудила многое, что сделало жизнь еще тяжелее. Уже когда она пошла к сыну в амбулаторию, Аста начала сомневаться во многих вещах, которые раньше принимала как должное. Может быть, Арне не всегда все знает. Может быть, он не имел права решать за всех и даже за нее, когда как поступать. Она имеет право сама принимать решения о том, как ей жить. Эти мысли тревожили ее, и она прогнала их, оставив на потом. Сейчас ее дело — постирать занавески.

Властным движением Патрик постучал в дверь. Еще по дороге сюда он работал над собой, стараясь сохранять нейтральное выражение лица, но в душе чувствовал нахлынувшее отвращение, от которого во рту появился неприятный вкус. Сейчас ему придется иметь дело с самой мерзейшей мерзостью, с самым отвратительным человеческим типом, какой он только мог себе представить. Единственным утешением, в котором он никогда не признался бы вслух, была мысль о том, что когда эта мразь окажется за решеткой, ее ждет там нелегкая жизнь. Педофилы занимали самую низшую ступень иерархической лестницы, и с ними соответственно обращались. И они этого заслуживали.