Вкус пепла - Страница 102

102

Зная, что делать этого не нужно, Эрика все-таки решилась задать вопрос — перед ее внутренним взором стоял пустой взгляд Шарлотты.

— Но может быть, что-то все-таки указывает на его причастность к смерти Сары?

Патрик обмакнул в какао следующий бутерброд, и Эрика постаралась на это не смотреть. По ее мнению, это была по меньшей мере варварская привычка.

— Пожалуй, что да. Но поживем — увидим. Мы не можем позволить себе зацикливаться на каком-то одном предположении. Есть еще кое-что, в чем нам предстоит разобраться, — ответил он, стараясь не встречаться с ней глазами.

Она не стала расспрашивать дальше. Недовольное похрюкивание, донесшееся из комнаты, напомнило о том, что Майе надоело сидеть в одиночестве. Патрик встал и принес дочку вместе с креслицем в кухню. Она благодарно загулюкала и радостно замахала ручками и ножками, когда Патрик поставил креслице на стол. Выражение усталости исчезло с его лица, и в глазах засветился тот особенный свет, который появлялся у него при виде дочери.

— И кто ж это тут папино золотко? Папина радость хорошо провела этот день? Ах ты, моя ненаглядная, самая-самая любимая девочка! — заворковал он с Майей, приблизив к ней лицо.

Но тут личико Майи сморщилось, покраснело, она запыхтела, а затем снизу выстрелило в родителей облако вонючего газа. Эрика машинально вскочила, чтобы тут же исправить беду.

— Я сам справлюсь, посиди, — сказал Патрик, и Эрика с чувством благодарности снова опустилась на место.

Когда Патрик вернулся с вымытой и переодетой в пижамку Майей, она рассказала ему об удачном опыте «укатывания» в коляске, после которого ребенок сам заснул.

Патрик отнесся к ее рассказу скептически:

— Чтобы ребенок кричал сорок пять минут перед тем, как заснуть? Неужели так лучше? В детской консультации ведь сказали: если ребенок кричит, надо дать ему грудь. Хорошо ли это — позволять ей столько кричать?

Видя, что муж встретил ее рассказ без энтузиазма и не выразил одобрения, Эрика возмутилась:

— Никто и не собирается заставлять ее кричать по сорок пять минут. Через несколько дней это время сократится. И вообще! Если ты не согласен, то можешь сам сидеть дома и ухаживать за ней! Ведь это же не тебе приходится кормить ее грудью сутки напролет, вот тебе и кажется, что можно ничего не менять!

Затем она разразилась слезами и умчалась в спальню. Патрик остался в кухне, чувствуя себя идиотом. Опять он не подумавши ляпнул что-то не то!

~~~

Фьельбака, 1928 год

Два дня спустя во Фьельбаку приехал ее отец. Агнес встретила его, сидя со сложенными на коленях руками, в тесной каморке, где нашла временное пристанище. Когда он вошел, она подумала, что молва оказалась права. Выглядел он очень плохо: волосы еще больше поредели, и если несколько лет назад он был разве что немного полноват, то сейчас потучнел и у него появилась одышка. От ходьбы его лицо раскраснелось и залоснилось, но под краснотой проглядывал землистый цвет, которого не мог скрыть никакой румянец. Вид у Августа был нездоровый.

Нерешительно переступив порог, он удивленно обозрел маленькое и тесное помещение, но когда его взгляд упал на Агнес, так и бросился к ней и крепко прижал к груди. Она не воспротивилась его порыву, но сама на него не ответила, руки ее продолжали покоиться на коленях. Он же предал ее, и этого ничто не могло изменить.

Август ждал от нее ответного объятия, но, так и не дождавшись, опустил руки. Однако он не мог удержаться и не погладить ее по щеке. Она вздрогнула, словно он ее ударил.

— Агнес, Агнес, бедная моя Агнес!

Он сел на стул, но больше уже к ней не прикасался. При виде сострадания, написанного на его лице, ей стало противно. Собрался наконец-таки прийти! Четыре года назад — вот когда ей был очень нужен отец и его родительская забота. А теперь уже поздно.

Август принялся было горячо говорить, но дочь упорно не глядела на него, и скоро слова застряли у него в горле.

— Агнес, я знаю, что поступил неправильно, и что бы я ни сказал, это уже ничего не изменит. Но позволь мне помочь тебе в этот трудный час! Вернись домой и разреши мне заботиться о тебе! Все может стать как прежде, все может вернуться! То, что случилось, это ужасно, но вместе мы сделаем так, чтобы ты об этом забыла.

Мольбы его набегали, как волны, и разбивались о ее непроницаемую броню. Его слова казались ей издевкой.

— Милая Агнес! Вернись домой! Я дам тебе все, что ты захочешь.

Краем глаза она видела его трясущиеся руки, а умоляющий тон доставлял ей несказанное удовлетворение. Сколько раз она об этом мечтала, представляла себе, как это будет, пока тянулись все эти мрачные годы.

Она неторопливо обернулась к нему. Август воспринял это как знак, что она услышала его мольбы, и тотчас же потянулся, чтобы взять ее за руки. Она, не поведя бровью, резко отстранилась.

— В пятницу я уезжаю в Америку, — сказала она и с наслаждением наблюдала за тем, как меняется выражение его лица после ее слов.

— А… а… Америка! — запинаясь, выговорил Август, и Агнес увидела, как над его верхней губой выступили капельки пота. К чему бы он ни готовился, но этого не мог ожидать.

— Андерс купил нам всем билеты. Он мечтал, что там нас ждет счастливое будущее. Из уважения к его воле я собираюсь ехать туда, — объявила она театральным тоном и перевела взгляд с отца на окно.

Она знала, что ее профиль красиво смотрится против света, а черное платье подчеркивает белизну кожи, которой она так гордилась.

Два дня все ходили вокруг нее на цыпочках. В ее распоряжение предоставили маленькую комнатку, где она могла оставаться, сколько ей понадобится. Все пересуды у нее за спиной, все презрение, которое на нее изливали раньше, исчезли, как не бывало. Женщины несли ей еду и одежду. Все, во что она была одета, ей дали взаймы или подарили. Ничего своего у нее не осталось.

102